К югу от Москвы на восемнадцатой версте старого Варшавского тракта (он был проложен в 1845 г.) во второй половине XIX века стояла деревня Бутово, в последствии давшая название железнодорожной станции и дачному поселку.

Название Бутово происходит от слова «бут» — мелкого строительного камня, который, согласно архивным доку­ментам XVII века, издавна добывался в здешних краях.

История села Дрожжино восходит ко временам вели­кого князя Василия III, к началу XVI века, когда Андрей Дрожжин вместе с Андреем Вяземским и Михаилом Глин­ским перешли из Литовско-Польского королевства на службу московского князя. Новый служилый князя был пожалован земельным наделом и деревней с крестьянами. Первоначально деревню называли по имени ее нового вла­дельца — Дрожжино, а после строительства церкви во имя свв. бессребреников Космы и Дамиана стали называть «Космодамианское, Дрожжино тож».

От «полустанции Бутово» проселочная дорога вела че­рез лес к имению Дрожжино. На протяжении всего XVIII века владельцы сельца Дрожжино часто сменяли друг друга. В начале десятых годов XIX века владение переходит к действительному статскому советнику Алексею Ивановичу Арсеньеву и двум его дочерям: Александре и Марии. В 1887 г. Дрожжино было продано с публичных торгов елабужскому купцу С. П. Петрову, а через два года имение приобрели новые владельцы — супруги Соловьевы.

Супруги владели здешней землей в равных долях по 110 десятин. За год до этого в 1889 г. Н. М. Соловьевым был основан на здешних землях конный завод (в разные годы завод насчитывал от 80 до 150 лошадей). С конца 1911 г. новым обладателем конного завода стал Иван Иванович Зимин — представитель известного рода купцов-промышленников. В августе 1915 г. он выкупает и имение. Вступив во владение усадьбой, Иван Иванович Зимин уступил деревню Дрожжино соседу, помещику Н. О. Суш­кину, чье имение находилось на Щербинке. Постепенно назва­ние Дрожжино исчезает из разговоров владельцев усадь­бы. Новые хозяева называют теперь свою усадьбу по на­званию железнодорожной станции — Бутово.

В последствии Иван Иванович Зимин предложил место управляющего в своем имении и на конном заво­де племяннику — Ивану Леонтьевичу. Более двадцати лет Иван Леонтьевич безвыездно про­жил в Бутове, отлучаясь в Москву лишь по делам службы. Он стал прекрасным управляющим, отлично вел хозяйство дядюшки. Конный завод для Ивана Леонтьевича, который был страстным лошадником, стал и работой, и увлечением.

В сентябре 1914 г. хозяин имения, и его племянник-управляющий (вместе со всеми своими четырьмя братьями) ушли на фронт 1-ой мировой войны. В 1915 г. оба демобилизовались и вернулись домой.

1917 г. никак не отразился в дневничке жены управ­ляющего, известной оперной певицы Софьи Ивановны Друзякиной. Несмотря на кажущееся затишье, были все основания опасаться мародерства, разграбления имения и конного за­ вода в Бутове. Есть сведения, что И. А. Зимин вскоре после переворота 1917 г. пришел в местный волисполком и по­ пытался объяснить новому начальству, что бесценные чис­топородные лошади являются достоянием государства и завод нуждается в охране. В 1918 г. имение Ивана Ивановича Зимина, как и все имения в окру­ге, было национализировано.

В 1922 г. четыре хозяйства — бывшие усадьбы Щербин­ка, Быковка, Саарбеково и само зиминское хозяйство с кон­ным заводом — были объединены в сельхоз «Зиминское». Конный за­ вод «Зиминское», переименованный в 1924 г. в конезавод им. Л. Б. Каменева, был в десятке лучших в стране.

В 1930 г. произошли большие перемены: раскулачивание и высылки стали повсеместным явлением. В марте 1930 г. решением президиума Ленинского РИК дом Ивана Леонтьевича «со всеми надворными постройками был изъят» «у быв­шего помещика Зимина».

В 1934 г. «трендепо», что было оборудовано на месте бу­ товского конесовхоза, ликвидировали. 9 марта 1934 г. на десяти подводах в Бутово вслед за подростками привезли взрослых заключенных. Подростков расселили по нескольким бывшим имениям, взрослых заключенных по­местили сначала в пустом двухэтажном доме около ЖД станции Бутово, где их продержали в холоде, без еды, питья и без выхода на оправку три дня. Затем их перевезли в бывшие конюшни Зиминых, наскоро приспо­собленные под тюремные помещения. К принудитель­ным работам на полях НКВД привлекалось тогда и местное свободное население — на один-два дня в неделю.

Дороги и тропинки, по которым местные жители с детства ходили в соседние деревни перегородили колючей проволокой. Появились два поста со шлагбаумами и часовые при них. Огороженная колючей проволокой площадь составила около двух квадратных километров.
Вскоре жителям ближайших деревень стало известно, что на огороженной территории будет устроен стрелковый полигон.

В конце 1936 — начале 1937 г. в результате непрерыв­ных политических процессов и многочисленных «чисток» было вынесено боль­шое число смертных приговоров. Кладбищенское хозяйство Москвы с таким потоком захоронений уже не могло справиться. Тогда, вероятно, и возникла идея обоборудо­вании спецобъектов в ближайшем Подмосковье.

Было намечено три таких места: Бутовский полигон на 18-м км Старо-Варшавского шоссе, бывшая дача Ягоды на землях совхоза НКВД «Коммунарка», расположенная на 24-м км Старо-Калужского шоссе, и Люберецкие мелиоративные поля (последняя территория не была ис­пользована, а оставалась как резерв).

Больше всего приговоренных к расстрелу поставляла на Бутовский полигон Таганская тюрьма, в меньшей сте­пени — Бутырская и Сретенская. Арестованных в Мос­ковской области и прошедших все муки ада в каких-ни­ будь местных отделениях милиции или районных УНКВД везли в Москву; здесь их фотографировали «в фас и про­ филь», оформляли документы и отправляли в Бутово.
Прохожих, возвращавшихся домой с ночного поезда, об­ гоняли «воронки», крытые автозаки. Машины ехали с ревом по разбитой лесной дороге. Их было иногда две-три, иногда — до десяти.

Прошли годы сомнительной, так называемой «бериев­ ской реабилитации» — 1939-й, 1940-й, начало 1941 г. В 1942—1943 гг. Бутовский полигон из ведения Москов­ского управления НКВД перешел в ведение Центра. С этих пор приведение приговоров в исполнение и захоронение тел по приговорам судебных органов, относящимся к веде­нию Центра, должно было происходить именно в Бутове.
Какое-то очень непродолжительное время полигон ис­ пользовался по своему прямому назначению: здесь испы­тывали корпуса ЗИС-110с.

Бутовская сельскохозяйственная колония НКВД в го­ды войны продолжала действовать. А вскоре и здесь, в Бу­тове, и на Щербинке были устроены лагеря для военно­ пленных. В 1946—1949 гг. бывший конный двор Зимина подверг­ся кардинальной перестройке. На фасаде здания появи­лась доска с выбитой на ней надписью «АРХИВ 1949». Но никакого архива здесь никогда не было (по рассказам местных жителей).

После войны сады, оставшиеся от прошлых хозяйств, продолжали обрабатывать советские заключенные. Территория полигона в 5,8 гектара, где были сосредо­точены наиболее массовые захоронения, в 1951 г. обнесли высоким деревянным забором, протянули по верху колю­ чую проволоку. Погребальные рвы выходили за пределы огороженной территории, но это никого не смущало. Над одним из рвов был выстроен барак для хранения, затем в нем был уст­роен свинарник подсобного хозяйства МТБ. С 1952 г. сады вокруг огороженной части полигона ста­ли выкорчевывать. На их месте началось строительство дач для сотрудников — офицеров госбезопасности.

В начале 1970-х гг. обветшавший забор вокруг зоны захоронений был обновлен. До конца 1980-х — начала 1990-х гг. молодые сотруд­ники НКВД, служившие в охране на Бутовском полигоне, и понятия не имели, что они тут круглосуточно охраняли и какую такую ценность представляли собой одичавшие яб­лони или непроходимые заросли борщевика.